[перевод] "Рок Реми Бруса"

Когда в Саульскую долину пришла великая чума, угрожавшая превратить Брионн из города воров в город трупов, по всей долине прокатилась волна религиозного фанатизма и рвения. Толпы новообращённых заполонили святилища и храмы Шалли, так что жрицы богини — чьи ряды заметно сократились — скоро выбились из сил, пытаясь оправдать непомерные ожидания, возложенные на их целительную магию.

Выше по реке, в городе Корамдрам, два десятка страшных смертей внезапно напомнили людям о необходимости молиться богам о защите — про которую все давно преспокойно забыли.

Но среди них были, как и всегда, когда бог чумы и заразы обращает куда-то свой взор, и те, кто быстро отринул привычных богов, обратив вместо того свои униженные мольбы к самому Владыке Разложения. Они поступили так, не желая зависеть всецело от сомнительной милости богов, которые могли справедливо счесть предыдущий период безверия достаточной причиной для лишения новоявленных фанатиков благословения.

Среди этих осторожных людей была Офирия, жена краснолицего седельщика Реми Бруса, увидевшая в приходе чумы возможность избавиться от ставшего невыносимо скучным брака.

Реми Брус не был ни жесток, ни сварлив, ни охоч до юбок. Единственным его пороком, если так вообще можно сказать, было то, что с годами он раздался вширь и стал ленив, тогда как его жена, напротив, осталась стройна и полна сил — и то, и другое может быть как-то связано с тем обстоятельством, что детей у них не было.

Реми Бруса весьма ценили в округе за золотые руки. В долине, где кожа была дорога, он всегда был готов сделать упряжь для бедняков из пеньки или шпагата, да и вообще из того, что под руку попадётся. Тем не менее, несчастная жена, видевшая его лишь жирным уродом и мечтавшая от него отделаться, не замечала всех этих добродетелей.

Офирия знала, что цвет её юности увянет всего через несколько лет и что, если она хотела заполучить мужа получше, ей нужно унаследовать лавку Реми и использовать её, как приданое. Поэтому бедная озлобленная Офирия усердно молилась богу чумы и заразы, приговаривая: «Пожалуйста, забери моего мужа, ставшего для меня бесполезной обузой, но могущего стать для Тебя сытным и плотным обедом».

И бог чумы и заразы, решивший проявить свою низменную милость, сделал именно так, как просила Офирия.

Наблюдая за тем, как увядает раздувшееся тело её мужа, с костей которого словно сползала плоть, Офирия начала чувствовать уколы сожаления — ведь никому не будет приятно смотреть, как болезнь и разложение разъедают человека. Вдобавок, ей начало чудиться, будто соседи подслушали её молитвы и начали подозревать её в приверженности запретному божеству.

Пряча истинные чувства, Офирия стала громко вопиять о злой судьбине, насланной жестоким богом, забравшим у неё самое дорогое, и после смерти Реми Бруса шла за его гробом до самого места упокоения, старательнейшим образом рыдая и причитая.

На следующий день после похорон и в день после того дня Офирия приходила к могиле мужа босой и одетой в чёрное. Там она становилась на колени на недавно потревоженной земле и щипками заставляла себя плакать. Долго и громко рыдала она, кляня жестокую несправедливость мира, перед жрецами Морра и всеми, кто проливал над другими могилами слёзы по своим усопшим. Но втайне Офирия возносила пространные хвальбы Владыке Разложения за исполнение её просьбы.

В первые два дня всё прошло, как она и рассчитывала, и ночью на третий день подумала Офирия, что уже достаточно сделала, чтобы отвести всякие подозрения. Но на сердце у неё всё ещё было неспокойно, и она решила продолжить фарс ещё и в третий день.

В то светлое раннее утро она вновь пришла к могиле Реми Бруса босой и одетой в чёрное и встала перед ней на колени, проливая скупые слёзы. Другие, с первыми лучами солнца занявшие свои места у могил, посмотрели ей вслед, хотя и без особого внимания.

Но как только Офирия начала в третий раз увлажнять землю лживыми слезами, жутко зашевелилась земля на могиле. Офирия испуганно отпрянула, но было слишком поздно. Вылезший на поверхность чудовищный червь обвился вокруг её запястья и крепко притянул руку к земле. Затем вылез второй червь, и третий, и все они были длиннее, чем любой червь, виденный ею прежде. Склизкие создания поползли по её обездвиженной руке, скользнув по плечам к шее и лицу.

Эта сцена вызвала у Офирии дикий ужас, она начала кричать, думая, что громче вопить невозможно, пока не поняла, что черви сплетались на голове и плечах в уздечку и упряжь, что часть червей обвилась вокруг талии живой подпругой и что множество тварей образовало на спине седло. Седло и седока.

Только тогда ей повезло понять, насколько же громко может вопить женщина.

К тому времени кричала не только она; плакальщики на других могилах увидели происходящее и жрецы Морра бежали от святилища, стоявшего рядом с кладбищем, чтобы выяснить причину беспокойства. Куда угнал Офирию странный всадник, нещадно погонявший её кнутом из червей, никто так и не узнал, но в Корамдраме её больше не видели.

Соседи долго качали головами и судачили о том, что она, должно быть, сошла с ума от горя, слишком усердно проклиная бога чумы и заразы. Все согласились, что вдовам не стоит слишком сильно оплакивать потерянное и что Реми Бруса будет очень не хватать в городе, поскольку никто другой во всей долине не сумел бы сделать приличную упряжь из такого неблагодатного материала.

---

Текст из "Liber Chaotica" 2005 года.

Перевод авторский.

Благодарность за вычитку — Soth.

Благодарность за поддержку — Sinmara.